Был у меня личный кабинет. Он был всегда.
Сначала я исполнял роль инженера, заказывал в министерстве и получал на железной дороге оборудование для комплектации вертолетного аэродрома. Аэродром тогда так и не достроили.
Потом кабинет нормировщика части. Считал, сколько человек живы, здоровы, кто в госпитале. Сколько автомобилей сломалось. Сколько офицеров женились. Секретная должность. Ну и, заодно, командовал ротными нормировщиками. Таких было четыре, плюс нормировщик на строительстве, плюс нормировщик в ОГМ (гараж, по-нашему).
А потом батальон стали готовить к передислокации, и осталась только одна наша Первая рота. Водители, электрики, повара и так далее. И меня назначают главным свинарем, чтобы организовать забой свиней: не повезешь же их на поезде, а солёное мясо в бочках повезешь. Ой, блатная должность в армии. Это было самое счастливое время службы.
Свой был, не просто кабинет, а целый дом. Я свиней до того, конечно, только на картинках видел. Но деревенских ребят у нас служило много, помощь пришла мгновенно. Самого большого хряка застрелили. Остальных убивали вручную. Мяса — завались. Каждый вечер у меня собиралась компания, человек десять — пятнадцать. Жарили мясо с картошкой. А какие беседы велись! В армии солдаты большинство из деревень, но темы поднимались — питерская интеллигенция со своими кухонными разговорчиками отдыхает!
Так продолжалось до тех пор, пока однажды ночью не вломился начальник штаба майор Точка. Он разогнал нашу тёплую компанию и развалил печку по кирпичику. Зимой. В тот день было минус 37.
А потом мы переехали в город Тайшет, точнее в его пригород — Бирюсинск. Тот самый Тайшет, с которого БАМ когда-то начинался. И осталась нас там одна рота. Вся остальная часть далеко в лесу, целый день добираться.
И здесь, замполит взялся оформлять казарму и другие строения в духе патриотизма и скорого коммунизма. Для этого была создана бригада из 4 человек. Я назначен главным… художником. Мне была выделена комната размером метров 20, где мы и рисовали всю наглядную агитацию. Вот, на фото сзади — еще не законченные плакаты для ленинской комнаты.
Конечно, только рисованием не обходилось. Иногда, закрывали комнату снаружи на висячий замок, чтобы офицеры думали, что никого нет. Мы залазили в окно, накрывали лампу бушлатом и ужинали. В рационе — спирт, буханка хлеба, пара огромных луковиц. Такого огромного и сладкого лука я больше никогда не видел, больше килограмма каждая луковица. Откуда его нам на продовольственный склад доставляли, не знаю.
Откуда-то был у нас баян. Откуда-то — фотоаппарат, и даже фотолаборатория. Вообще-то, веселые были деньки.
А вот, зачем я провалялся в госпитале, аж два раза по месяцу, если не больше, это я, обычно не рассказываю. Но раны и на теле и на душе давно зажили. Уже и шрамы почти не заметны. Пусть лучше «весело служили — не дай бог никому!»
